Он был советским офицером и верил в свой долг, как верят в высший смысл, дающий основание всему остальному. В Афганистане их отряд забрасывали в глубокий тыл противника. Он выполнял задачи, далекие от мирных.
И однажды они попали в засаду. В такую засаду, где шансов выжить не остается. И тогда он, советский офицер, начал молиться. Вероятно, впервые в жизни. Трудно сказать, о чем. Наверное, он и сам бы не мог сформулировать. И вдруг ему пришла мысль: поджечь траву вокруг себя. Казалось бы, самоубийственно. Но он поджег. И дым от огня пошел в сторону противника, создав завесу, под прикрытием которой отряд выбрался из засады.
Когда они вернулись в расположение части, на их тумбочках уже стояла стопка водки с черным хлебом. Сослуживцы знали, что из таких «походов» не возвращаются, но…
Выйдя в отставку, он поступил послушником в монастырь. Он был ревностным в этой новой для него жизни. Даже строгим. Ригористичным. Непримиримым ко греху в себе и вокруг себя. И когда епархиальное священноначалие заговорило о рукоположении, он… пришел в ужас. Он не может быть священником, не может приносить бескровную жертву в Таинстве Евхаристии. Ведь он убивал. Но по каком-то причинам, ведомых только Богу, священноначалие этим не смутилось. Видимо, что-то знало.
Пишу это без порицания. Каждая ситуация — уникальна, и промысл Божий нелинеен. Но он не видел возможности забыть о своем прошлом. Однажды ему приснился сон. Вокруг — люди в блистательно белых, светящихся одеждах. А между ними — он, в грязной кровавой рубахе. Он проснулся, понял и сказал сам себе… Вернее, не просто «сказал» — признался, принял как участь:
— Господи, мне нет спасения. Я это знаю. Я совершал такое, что двери рая для меня не открыты. Но… я все равно буду Тебе, Господи, служить до последнего вздоха. Потому что я Тебя, Господи, люблю…
И в этот момент что-то в нем переменилось. Непримиримость к своим грехам — осталась, а к грехам других — ушла. И на ее место пришли любовь и принятие (хотя это слово явно не из его лексикона).
Как дальше сложилась его судьба — не знаю. Но это реальная история, переданная учеником ее героя. И это реальное христианство.
(1)